Биография от философа до экономиста.

Я не знаю, с каким чувством вы сюда шли и о чем готовились рассказывать. Я помню, как однажды мне позвонили ребята с философского факультета с тем, чтобы коротко проконсультироваться на предмет, кого бы позвать на дискуссию, смысл дискуссии сводился к тому, что вроде как люди такие олдовые, исключительно советские должны были идеологически противостоять людям современным и исключительно капиталистическим.   И вот вроде как одна группа людей против другой группы людей. Я сейчас уже точно не помню, чем закончился наш разговор тогда. По-моему, я кого-то таки порекомендовал, и даже снабдил телефоном. Но, естественно, мне было крайне интересно, потому что я позвонил потом и спросил: «Ну как прошла дискуссия?» Мне сказали: «Выступала Гилязова, даром, что философ, столько трюизмов в речи, ужас. А, конечно, наш Орлов-то ее и так, и так». Я подумал: интересно, а почему я не позвонил тогда вам и не спросил, как вам дискуссия. А сейчас пользуюсь случаем: а как вам тогда дискуссия?   Это же было где-то с год назад, по-моему.

Елена Гилязова: Да, это было,   наверно, осенью. Вообще, я была в некотором шоке, поскольку, с одной стороны, и аудитория достаточно молодежная, с, другой стороны, она была агрессивно-прокоммунистическая.

Но там товарищи «кургиняновцы», по-моему,   просто это вот корень такой, ядро было в зале.  

Елена Гилязова:   Это одна из тех ситуаций, после которых становится немножко страшно. Потому что,   как бы то ни было, все равно кажется, что ностальгия по советским временам, она скорее характерна для людей моего возраста и старше. А когда я вижу молодую аудиторию, которая с некоторым фанатизмом снова хочет все отобрать и поделить, мне становится неуютно. Я тогда понимаю, почему возникают истории типа с закрытием «Пилорамы» или с той ситуацией, когда на Законодательном собрании при обсуждении бюджета на 13-й год, если мне не изменяет память, была попытка вообще снять финансирование с музея «Пермь-36». То есть я понимаю, откуда это все растет.

Откуда это все   растет? Ведь эти люди, которые сидели в зале, эти молодые ребята, которые сидели в зале,   и слушали вас, Андрея Агишева, сейчас не вспомню, кто у вас там был еще в команде, с другой стороны, естественно, профессора Орлова, с другой стороны, естественно, мне кажется, Льва Асканазовича Мусаеляна, ведь эти люди, которые сидели в зале, они, очевидно, не доросли еще до Законодательного собрания.  

Елена Гилязова: Безусловно. И это одна из самых сложных вещей – невозможность диалога. Для них -   Гилязова с трюизмами, для меня это аудитория, которая говорит штампами. У меня есть такое ощущение, что я там попала на тридцать, если не более, лет назад. Я относительно хорошо знаю профессора Орлова, я работала на кафедре у него три года, и он умудрился меня уволить за месяц до родов, лишив меня тогда пособия по уходу за ребенком, объяснив мне, что это кухонные проблемы – рождение ребенка в данном случае.   Но по тем временам он был очень интересным философом. Он реально был интересным философом, который один из немногих создавал некую теорию, отличную от проходного марксизма. И с этой точки зрения он был, безусловно, интересен. Но он уже тогда был фанатичен.   То есть влево, вправо было очень сложно.   Была некая его теория, которая постепенно для него и окружающих, работающих на кафедре, начинала превращаться в догму. А когда начинается догматизирование, кончается философия. Но тогда это был все-таки, с моей точки зрения, очень интересный человек. Вообще, в то время, когда   я занималась   исключительно своей девичьей профессией философией, с моей точки зрения, в Перми было два интереснейших человека, и одному из них я в своей жизни обязана очень многим. Для меня это человек, я всегда говорила, что, может быть,   это второй человек после моего   отца, который для меня много сделал в жизни – это профессор Кайдалов.   Его нет уже шесть лет. И мне очень жалко, кстати, что в техническом университете. По сути, уничтожена его кафедра, та кафедра, которая всегда имела некий налет вольнодумства, некий налет смелости.

О какой кафедре идет речь?  

Елена Гилязова: Речь идет о кафедре философии политехнического университета.

А как же господин Писманик?  

Елена Гилязова: Господин Писманик не был зав.кафедрой. Он был одним из профессоров при Кайдалове. Безусловно, да, он тоже выходец оттуда. И, кстати, это тоже некий показатель, когда там Матвей Григорьевич рассказывал об атеизме, а в советские времена это было скорее религиоведение, чем   атеизм, и многие такие вещи тогда на этой кафедре были возможны. Для меня это в том числе образец того, как человек придерживается своих каких-то философских широких взглядов, точнее, живет ими. У нас же очень часто то, что я говорю, и   то, как я живу,   отличается. И мы немного можем найти людей, которые целостны, то есть как живу, как говорю, так отношусь к людям, и делаю очень много добра людям. С этой точки зрения Вячеслав Андреевич для меня очень значимый человек в жизни. У каждого человека в жизни бывают такие встречи. Вот   это для меня одна из встреч таких значимых в жизни. У меня, кстати, одна из внучек родилась в день   рождения Вячеслава Андреевича.

Только не говорите, что вы ее назвали Слава.  

Елена Гилязова: Ну что вы? Ее зовут Катя. Кстати, называли ее дети, не я.

Естественно. Просто это уж   был бы такой штамп, что я не знаю, хоть эфир закрывай.   Давайте отмотаем назад немножко.   А как философия-то получилась в вашей жизни? Почему именно философия?  

Елена Гилязова: Я бы сама хотела узнать ответ на этот вопрос. На самом деле можно задать встречный вопрос: а как вы выбирали свою будущую профессию? И окажется, что там много есть случайностей.

Не хитро, не хитро мне ответить на этот вопрос, потому как неоднократно отвечал, в том числе и отвечал на вопрос, как в моей жизни появлялась философия, потому что сам был студентом философско-социологического факультета.  

Елена Гилязова: А, вот так вот.

Я поэтому повторюсь: как в вашей жизни появилась философия?  

Елена Гилязова: По моим представлениям, случайно. На уровне 9,10-го класса мне попалось несколько книжек по философии. Мне они показались очень интересными. Ну и поскольку по складу ума я, видимо, всегда была гуманитарий, то я решила, что я буду поступать на философский факультет. То есть не более, чем.   Я, как и многие ребята, которые поступают,   в том числе,   на философский, практически на любой факультет, плохо себе представляла, чем я буду   заниматься, даже не думала об этом, когда я закончу.   Но оказалось, что я буду преподавать философию, мне это очень понравилось. Мне вообще нравится преподавательская работа.

Вы когда стали изучать философию, вы ведь изучали на самом деле даже не тот предмет или не тот комплекс предметов, который довелось, допустим, на 1-м, на 2-м курсах изучать мне. Ведь мы же разные философии изучали, несмотря на то, что, конечно, «Антология и теория познания» и «Марксизм-ленинизм» по сути одно и то же. Я имею в виду в представлении Пермского государственного классического университета.  

Елена Гилязова: Очень важная поправка.

То есть я приблизительно ту же философию изучал, что и вы в научном плане, научную философию «орловскую», но комплекс предметов у меня был абсолютно другой.   Мне почему-то кажется, что ваша философия была скучна невероятно. Ведь у вас же наверняка не было такого большого количества востока, вы вряд ли изучали в таком большом объеме Гегеля, Ницше, Канта, нет?  

Елена Гилязова: Гегеля и Канта мы изучали в большом объеме. Ницше – это был тот философ, к литературе которого доступа практически не было.   Тогда достаточно серьезный блок философских работ, они были доступны только по особу разрешению. С этой точки зрения, да, безусловно. Поэтому, может быть, на тот момент более интересными разделами философии были   вещи, связанные все-таки с гносеологией, с теорией познания, с наукой.

А что ж вы тогда про гуманитарный склад ума? Это ведь классическая такая, как бы, техническая часть философии. Нет?    

Елена Гилязова: На самом деле это было достаточно интересно. Но то, что, как бы, легко мне, не знаю, к чему там, к душе, к сердцу, к мозгам, во всяком случае,   то, чем я занималась, и дипломная работа у меня была в этом ключе, и диссертация потом тоже была в этом ключе, это творчество.   Диссертация у меня называлась «Творчество – как онтологическая проблема».   То есть по сути дела, для меня было очень интересно понимать, и мне кажется, что это, так или иначе, наложило   отпечаток в дальнейшем на мои какие-то мировоззренческие вещи, когда   я стала заниматься принципиально другими вещами.   То есть,   каким образом там, ну идем от бытия, от развития, от саморазвития, и когда мы переходим в более сложные социальные материи, и так далее, и тому подобное, то творчество, как тот самый механизм, который позволяет менять наше бытие, действительность.   То есть вот это тот кусочек, которым я занималась. И понятно, что любая работа, кстати, не только по философии, неважно – по математике или по физике, она все равно начиналась с цитаты из Маркса и чего-то там с последнего съезда. Я очень сильно   надеюсь, что мы больше никогда к этому не вернемся, хотя некоторые признаки этого уже есть, когда мы тоже начинаем практически все свои действия, ссылаясь на   некие цитаты, скажем так, сверху.

Здесь я скорее разделю ваши опасения,   с одной стороны, и точно также ваш оптимизм разделю,    с другой стороны, потому что, видите, время, когда каждая научная работа начиналась с цитатами из Маркса, было временем, безусловно, странным и местами страшным, но никто не отменит того, что это было временем довольно глубоким. Сейчас же мы схватили только поверхностное восприятие того, что было тогда. И даже воспроизводить на очередном витке истории стали исключительно поверхностное восприятие, поэтому разрушится эта штука гораздо быстрее, чем   мы можем себе предположить. Все-таки тот строй, условно говоря, и образ жизни, который превалировал в нашей стране на протяжении 70 лет, он был на порядок более сильно укоренен.  

Елена Гилязова: Мы говорим с вами, наверное, сейчас и здесь, если я правильно вас поняла, то я, наверное, соглашусь. Ведь наша проблема, проблема нашего сегодняшнего общества, как мне кажется, она связана с тем, что если у нас там была определенная идеология, определенная мораль, поддерживаемая и проводимая государством, то   после ее разрушения на ее месте осталась пустота. И мы находимся в обществе без идеологии, по сути дела, в обществе без некой морали, потому что, если мы говорим о другом мире, то там, да, религия занимает,   скажем так, формирует   определенное   ценностное отношение к миру. У нас она не формирует ценностное отношение к миру. Я считаю, что   религиозность у большинства из наших людей – это скорее модная форма, потому что она сейчас стала модной, а сам моральный кодекс строителя коммунизма, извините, не заменен ничем. И мы находимся в таком идеологизированном обществе. Именно потому у нас проблемы с патриотизмом, и они точно не решаются, прости меня, господи, дурацкими программами по патриотизму с выделением 400 миллионов рублей, как мы это сделали на территории Пермского края.

Вы сейчас за всех депутатов сказали.  

Елена Гилязова: Я за себя сказала.

Вы сказали: «как мы это сделали».  

Елена Гилязова: Видите, неважно, как голосовала я, но результат, который получился, это то, что мы имеем. Я   вам сказала свое отношение.

Давайте я остановлю вас на слове «патриотизм».   Вас лично, как философа, и как человека, серьезно научно подкованного, не смущает то, что даже патриотизм на текущий момент в нашем обществе формируется на одном, двух, трех столпах, на одном, двух, трех исторических фактах? Патриотизм – это Великая Отечественная война, и всё, что с ней связано, поставили быстренько в рамочку «патриотизм».   Патриотизм – это космос и всё, что с ним связано, поставили в рамочку «патриотизм». Патриотизм – это… ну не знаю, давайте я поставлю что ли   в третью рамочку «православие» и все, что с ним связано, потому что это, мне кажется, будет превосходная триада нашего текущего патриотизма. Патриотизм – это победа в войне, достижения в космосе и все это с божьей помощью. Вот такой патриотизм у нас сейчас будет прививаться за 400 с лишним миллионов   рублей. Абсурд не режет вас, коллег ваших? Вот именно абсурд.  

Елена Гилязова: Меня режет точно. Могу идти по триаде. Про православие не буду говорить, это вообще отдельная тема. Начну с Великой Отечественной войны. Я, как депутат, на депутатских приемах, пожалуй, львиная доля людей, которые обращаются на депутатские приемы, это дети и внуки участников Великой Отечественной войны, которые очень сильно боятся, что их бабушки и дедушки умрут   раньше, чем они получат жилье. По моим представлениям сама по себе эта программа,   то, как она сделана, деньги большие на нее выделены, она приводит вообще к   обратному эффекту. Не знаю, насколько я понятно сказала. Нам много есть, чем гордиться в нашей истории, действительно.   В том числе, победа   и Великая Отечественная война, и не буду разбирать количество жизней, крови, и так далее, но тем не менее это было. Но с тех пор прошло достаточно много лет, и должны возникать, и действительно,   их можно, наверно, найти в нашей истории, другие пункты для гордости. Мы же начинаем из этого творить че-то такое… скорее, развивающее антипатриотические вещи, чем, действительно, патриотизм. Еще раз: у меня, как у любого человека, живущего в этой стране, есть   родственники, которые прошли эту войну, которые были в гетто, которые воевали, остались инвалидами после войны. И я отношусь к ним с большим пиететом. Просто делаем и всё это, извините, очень грубо,   работает, как мне кажется, на обратную реакцию.

Что касается космоса. С моей точки зрения, здесь есть много всяких разных вещей: начиная от того, что, да, я была энтузиастом, и, может быть, одним из основных депутатов, кто не позволил принять программу использования космических данных в Пермском крае, я могу сейчас ошибаться, по-моему, на   260 миллионов рублей, по одной простой причине, что это как раз попытка с помощью слова «космос» протащить очередные, скажем так, не очень понятные для понятных целей расходы.   К примеру, я не буду говорить на сегодняшний день о том, что…   мы имеем целый ряд проблем в космосе, ну чего там соль на раны сыпать, и очередные падения, связанные с человеческим фактором, количество нештатных ситуаций. Вряд ли они являются предметом гордости. И опять это, в конечном счете, достижения 60-х   годов. А православие, с моей точки зрения, во многом очень сильно искусственная история, и целый ряд фактов, связанных, в том числе, с поведением служителей церкви, точно не делают меня глубоко верующим человеком или сторонником того, что   православие это и есть государственная идеология.   Более того, меня очень сильно пугает ситуация, когда,   мне кажется, мы начинаем пренебрегать тем принципом, основным принципом то, что мы светское государство.   Это достаточно опасная тенденция.  

Давайте я к вашей кандидатской вернусь. Я, кстати, не сомневаюсь, что вы ее писали сами, потому что в тот момент, когда вы ее писали, вот этих огромнейших…

Елена Гилязова: Интернета не было.  

…возможностей сдуть… Наверно, какие-то были, но в таком масштабе не было точно. И философия, кстати, такая интересная область   науки сама по себе, что именно сдуть, вот так наглядно взять, передрать кусками, скомпоновать по новой, сделать какие-то выводы   достаточно сложно хотя бы из-за того, что люди, которые у тебя сидят в числе твоих оппонентов, очень много этих кусков написали сами. Не очень большой, согласитесь, мир ученых-философов, актуальных на текущий момент, есть. Потому вы, конечно же, не сдували. Но не было никогда интереса проверить с помощью современных систем по типу антиплагиат, а кто-то сдувал у вас?

Елена Гилязова: Нет, не проверяла. Пыталась года два назад, когда мы смотрели для современной науки индекс цитирования, глянуть. Он у меня, естественно, близок к нулю. Эта диссертация, как бы то ни было, 90-го года с   небольшим количеством публикаций, с тем, которое положено. Честно говоря, никогда не считала себя ученым. У меня сын защитил диссертацию, он в технических областях   защитил, защитил блестяще, его руководители настояли на том, чтобы он писал, по сути дела, монографию после этого. Тем не менее, он говорит: «Да это все научный мусор». Я тоже не очень высоко оцениваю свою   диссертацию. Более того, как мне кажется, то, каким образом у нас организована наука, или, скажем так, диссертации, как таковые, но это показатель определенной способности человека, соискателя мыслить, делать определенные выводы. Но далеко не всегда это действительно то развитие науки, которое мы себе предполагаем.   Вообще-то, должен быть определенный тот принцип новизны или тот элемент новизны, который выводит на новую планку. Мы, скорее всего, говорим, в лучших случаях, подчеркиваю, там,   где вот это вот не есть компиляция или просто содраны из интернета, в лучших случаях   говорим   о способности диссертанта проанализировать то, что написано, обобщить это, использовать свой опыт. У меня на тот момент, пожалуй, не было опыта. Сейчас бы я,   наверно, написала чего-нибудь поумнее, но свое отношение к действительности, оно было.  

А ощущение, что вот:   а не настало ли время написать что-нибудь поумнее,   нет такого ощущения, не наступило еще?

Елена Гилязова: Чукча не писатель, чукча читатель. Я не люблю писать.  

Это единственная причина?

Елена Гилязова: Честно? Да.  

Попросите кого-нибудь за вас, а вы будете ходить по комнате взад-вперед и надиктовывать.  

Елена Гилязова: Нет.  

Немало великих, между прочим, книг было написано таким образом.

Елена Гилязова: На самом деле иногда, да, есть желание чего-то там   такое написать, но дела я не дошла ни разу добровольно.  

Я знаю, что, когда вы работали в правительстве, с вами очень сложно было договориться на интервью. В основном из-за того, что у вас был очень четко   разграфлен день. Ваши помощники периодически спрашивали: «Сколько времени у вас займет беседа?» И ответ «минут 15» их не устраивал. Зато их устраивал ответ «15 минут».   Они говорили, условно: «В 18.05 вы начнете, а в 18.20 вы закончите». Сейчас у вас такой же график, так же работаете?

Елена Гилязова: Да.   Так сложилась моя жизнь, наверное, последние 15, может быть, 20 лет, что… я, по сути дела, стартапщик. Я все время попадаю на какие-то новые проекты. И когда попадаешь на новые проекты, то первый год график очень жесткий,   он предельно жесткий. С одной стороны, понятно, пока ты формируешь ту команду, которую ты можешь делегировать, на которую ты можешь положиться, пока ты разбираешься с ситуацией, и прочие, прочие, прочие элементы построения этой системы, это достаточно трудоемкий процесс. Поскольку я недавно снова взялась за новое, ну пусть новое старое дело, то есть я работала когда-то в сети «Семья», а на сегодняшний день я туда вернулась, то я так понимаю, что на ближайший год я буду работать в очень жестком графике. И, безусловно, накладывается нагрузка по Законодательному собранию, потому что я намерена не формально, а в полный рост продолжать свои обязанности председателя комитета,   но уже на не освобожденной основе, поэтому график сейчас очень жесткий.   Но сегодня воскресенье.  

Елена Ефимовна, в то же время я вспоминаю, насколько удобно было с вами работать, когда вы были в правительстве, я имею в виду, как журналисту. Потому что,   договорившись с вами на эти 15 минут, я получал вас в стопроцентное пользование, и выглядело это следующим образом: сидит Елена Гилязова, рядом сидит помощница Елены Гилязовой, лежит диктофон, я задаю вопрос, Елена Гилязова отвечает. И если вдруг в каком-то из ответов необходимо пояснение, может быть, дополнение, пара-тройка вводных, Елена Гилязова показывает помощнице знак, помощница себе помечает, а потом буквально через час, полтора, максимум полдня, все эти пояснения, дополнения, выкладки и бумаги у корреспондента все равно будут на столе.   То есть появится возможность при подготовке к интервью всегда сделать ссылки, ничего не надо искать, всё будет вот. Если речь идет о цифрах, у вас будут на столе цифры, если речь идет о каких-то идеологических историях, у вас будут все предпосылки, вплоть до того, что у вас будут на столе лежать   те сочинения, цитаты которых были только что сказаны.   Утрирую немножко, но факт. Пару   раз я с этим сталкивался, пару раз я видел, как у вас происходит   работа. Один раз самостоятельно, один раз, когда посылал своего корреспондента делать с вами интервью. Насколько здесь для вас принципиально сделать так, чтобы вас поняли правильно? Или это просто традиция: вот родилась традиция и всё, и работайте так?  

Елена Гилязова: Я исхожу из того, что если ты работаешь   на государственной службе, тем более, в правительстве, одна из обязательных вещей – ты должен быть понятен людям, которые живут на этой территории. И это обязанность. С моей точки зрения, одна из проблем сегодняшней власти как раз заключается в том, что она не желает быть понятной. Поэтому я всегда исходила из того, что мне надо постараться рассказать так, а может быть, это старые преподавательские, скажем так, навыки, то есть какая бы у тебя ни была аудитория, ты обязан в этой аудитории говорить так, чтобы тебя поняли. Если тебя не поняли, это не проблема аудитории, это проблема того, кто   говорит. С моей точки зрения, тем более, когда ты работаешь в правительстве,   ты обязан исходить из этого. Поэтому   спасибо за оценку. На самом деле, я действительно считала своим долгом быть понятной.  

И у вас не всегда получалось, потому что   в должности министра сельского хозяйства вы оставили наследие следующее: страусиные фермы, «Пермская картошка», по-моему, тоже ваша же история…

Елена Гилязова: Маралы.  

Да-да-да.   То есть всё, что угодно, но только   не надои, посевы, зерновые, картофельные. То есть не те слова, с которыми вообще-то ассоциируется такой приличный, уважающий себя, министр сельского хозяйства.

Елена Гилязова: Давайте я вспомню историю, которую вспоминаю до сих пор, из того времени, когда была министром сельского хозяйства. Мы отправляли   (не знаю, как сейчас происходит), но на тот момент мы отправляли 900 с чем-то форм в федеральное министерство, отчитываясь за все. Например, за количество осемененных за неделю коров. Мне всегда было ужасно интересно: когда мы отправляем все сводки такого   рода, причем, понятно, что   эту деталь я привела, поскольку она красочная. Но мы отправляли сводки про все. Я не очень   понимаю, чего в федеральном министерстве делают с цифрами количества осемененных коров по стране. Я бы еще поняла, если бы количество телят, рожденных за неделю, и то не очень сильно   понимаю, зачем это нужно знать в федеральном масштабе. С моей точки зрения, я до сих пор стою на этой позиции, я считаю, что в сельском хозяйстве мы наследили очень правильно, и по счастью, не все эти следы стираются. Там обычный бизнес-подход,   В сельском   хозяйстве важны те вещи, которые важны у любого экономического предприятия. Важно ведь то, сколько я произвел тонн чугуна и стали, важно, каким образом я этот продукт,   по сути дела, реализовал, и какую прибыль я от этого получил.   Значит, я их произвел с наименьшими затратами, они пользуются на рынке спросом, они кому-то нужны, и кто-то готов это купить, и купить это, прежде всего, у меня, потому что я произвел это лучшего качества и по лучшей цене.  

Какие еще могут быть подходы? И то, что слышали многие люди, занимаются какой-то ерундой -   страусами, маралами, и еще разведением рыб… Речь-то ведь шла (это как раз тот момент, который, как мне кажется,   остался), что важно искать ниши, где спрос есть, рынок есть, а производителя нет. И не может сельское хозяйство, например, в малых формах соревноваться с крупными животноводческими комплексами в производстве молока. Оно всегда проиграет. И мы будем с вами снова здесь сидеть и обливаться слезами на тему о том, как трудно живется пермскому крестьянину. А проблема в очень простом: надо понять, какой товар на сегодняшний день я могу произвести, который у меня купят. Кстати, «Пермская картошка», в конечном счете, привела к определенным результатам. Я вот, кстати, на прошлой неделе встречалась с господином Тихомировым, это директор фирмы «Овен», на сегодняшний день самый крупный наш товаропроизводитель. И он вспомнил, мне, кстати, было интересно – вспомнит он это или нет: это же вы, говорит, меня заставили мыть картофель и фасовать его в пакеты. И теперь,   говорит, я этой картошкой загружаю все соседние регионы, и прибыльность предприятия ушла достаточно серьезно вперед.   Он работает сейчас не под брендом «Пермская картошка»,   а по-моему, «Царь-картофель»   или «Царь-картошка», как-то так называется бренд.   Есть Беляевка, которая работает под своим брендом, есть еще   несколько людей.   То есть возникла вот эта готовность поставлять тот товар в том виде, в котором он обладает собственным лицом. Он узнаваем потребителем. Хотя в ряде случаев пермские овощи, где я тоже помогала и стояла у истоков, на сегодняшний день выдают, мягко говоря, некачественный товар. Очень обидно.  

Вы следите за состоянием дел в оставленной вами вотчине, в министерстве сельского хозяйства? Я понимаю, что   это, по большому счету, и даже не ваш профиль изначально.   Но все-таки: ведь вы же немало сил отдали.

Елена Гилязова: Честно говоря, так получилось, что я много, в каких отраслях поработала. Я была министром торговли и предпринимательства,   причем, это министерство создавала.  

Но тут-то вопросов нет, тут-то понятно, что вы никуда не деваетесь от торговли и предпринимательства, будучи председателем комитета по эконом.политике и налогам.

Елена Гилязова: Сельское хозяйство тоже здесь.   Оно тоже в комитете. Безусловно, очень многие вещи все равно остались со мной. И я очень ревностно слежу за тем, что происходит. Вижу, как развивается отрасль, какие у нее трудности. В общем-то, это имеет место быть. В прошлый год меня усиленно звали в министерство федеральное сельского хозяйства, несмотря на то, что я уже два года не работала в сельском хозяйстве. И для меня это был тяжелый выбор, потому что, видимо, тот, кто в сельском хозяйстве немножко поковырялся, уйти из   него не может.  

Вы директор сети магазинов «Семья». Чем вы занимаетесь сейчас в плане бизнеса? Чем занимается директор сети магазинов? Чем директор одного магазина, я еще как-то могу себе представить. А чем занимается директор сети? За что вы отвечаете?

Елена Гилязова: Как в любом бизнесе, я отвечаю за экономические результаты, с которыми   работает сеть. Причем, те результаты, с которыми сеть должна работать, они тоже абсолютно понятны: это прибыль, рентабельность, товарооборот, и прочие, прочие вещи. Если говорить о тех проблемах (я не беру текущие проблемы), которые я вижу на сегодняшний день, и которые для меня в приоритете, то из тех, которые, наверное, могут быть видны потребителю, это корректировка позиционирования сети. Ни для кого не секрет, что, с одной стороны, сеть «Семья», наверно, одна из тех сетей, чтоб не сказать одна из немногих сетей в Пермском крае, в которой достаточно высокий уровень сервиса, но в   глазах потребителя она ассоциируется еще и как очень дорогая. Вот одна из задач, которая стоит передо мной, это изменение ценовой политики. И мы начали движение в этом ключе. Мы должны выйти все-таки на ситуацию предложения качества по честной цене.   Это первая задача. Она очень многоаспектная.   Она касается и закупочных цен, и ассортиментной политики, и много чего. Вторая часть или вторая тема, которая для меня является очень значимой, это создание системы мотивации в команде на конечный результат.  

Я помню, как Герман Оскарович Греф, появившись во главе «Сбербанка», занимался тем же самым – созданием системы мотивации, правда, в больших масштабах.   Выглядело это следующим образом: практически каждый сотрудник «Сбербанка», приходя утром на работу, я не помню, каждый ли день, но допустим, условно, по понедельникам, получал у себя в личной электронной почте письмо: «Доброе утро, команда! Мы с вами…» И дальше в таком же духе про цели, про задачи, «в новый же день с новыми…» По-моему, сейчас уже не получают, но это уже стало натуральной притчей во языцех. Изменения, которые увидели люди на себе, они начались с этого электронного письма «Доброе утро, команда «Сбербанка».   Причем, я знаю огромное количество людей, которые сейчас скажут и говорят, что   это классно, это правильно. Я прекрасно помню слова этих же самых людей несколько лет назад: «Господи,   это же дурдом, ну какое «доброе утро»? Дурдом» И тем не менее. С чего вы здесь начали?

Елена Гилязова: Я не написала таких писем.  

Конечно, это было бы уже неоригинально.

Елена Гилязова: На самом деле, когда я вернулась в бизнес, я увидела, что, в конечном счете, это тоже очень иерархичная на сегодняшний день, в какой-то степени забюрократизированная система. И первые шаги, которые я пытаюсь сделать, это преобразовать ее в некую плоскую, если хотите, проектную систему.   Очень забавно, но практически на любое предложение «почему бы нам не сделать вот это или вот это», я первую реакцию слышу: «Это невозможно». Мне это очень сильно напоминает уж мой приход в министерство сельского хозяйства, потому что там-то эта ситуация для меня была вообще очень критична. Уже был такой момент, когда ты смотришь на стенку, говоришь «Белая», а все хором говорят, 60 человек: «Нет, черная», и это изо дня в день, то у тебя начинает немножко «ехать крыша», и ты начинаешь думать: а может она в самом деле черная. Но тут по счастью в   министерство пришел   Александр Павлович Логачев, и появился еще один человек, который тоже считал, что стенка белая. Ну и потихонечку, потихонечку мы там создали команду единомышленников. Вот то, что делается здесь, оно очень похоже.  

Скажите, Иван Огородов, он как считает? Он же из вашей же команды.

Елена Гилязова: Из нашей команды.  

Он как про стенку: белая, черная, бежевая?

Елена Гилязова: Иван Петрович был одним из первых сотрудников министерства на тот момент, кто очень быстро понял, что стенка все-таки белая. Во всяком случае, он пришел к этому мнению. Все равно это процесс, все равно некое изменение идеологии -   это процесс. А изменение идеологии касалось, прежде всего, того, что сельское хозяйство – это бизнес. Когда человек   начинает с того, что моя основная задача – Родину накормить, то он никогда не   накормит Родину, потому что все это должно идти по   определенным принципам, по определенным бизнес-технологиям. И как раз у господина Огородова формирование этой позиции произошло очень быстро.   Я очень желаю Ване успеха, надеюсь, что у него все будет   хорошо.  

Мы присоединяемся: Иван, успеха вам. Итак, вы очень часто начинаете говорить, что надо сделать что-то, а в ответ получаете фразу, что это невозможно. Вы на этом остановились, а потом перешли на министерство сельского хозяйства. А я вам предлагаю вернуться. Итак, вы получаете фразу: «Это   невозможно», и?

Елена Гилязова: А потом мы начинаем потихонечку обсуждать. Как мне кажется, может быть, я самообольщаюсь, но я не жесткий руководитель, я,   скорее, демократичный руководитель.   Это не значит, что из меня можно вить веревки. Это означает, что   я предпочитаю   не приказать человеку, а сделать его своим единомышленником, и мне не жаль потратить время на то, чтобы развернуть целую   кучу аргументов, и постепенно перетаскивать человека на свою сторону.   Вот я сейчас где-то в этом процессе.  

Скажите, Алексей Русланович Ковыев, он по-прежнему держит свой рабочий стол в центре торгового зала?

Елена Гилязова: Да, у него стоит рабочий стол в центре торгового зала, он иногда там сидит. И, кстати, должна сказать, что Алексей Русланович для меня тоже один из таких островков опоры просто по одной простой причине: он   смотрит на процесс новыми глазами.   То есть, если команда работает по стереотипу, то он все время придумывает какие-то новые вещи, в ряде случаев ведет себя, как слон в посудной лавке. Но с моей точки зрения, значительно ценнее (возвращаюсь к своей кандидатской диссертации), когда человек подходит к образованию пространства вокруг себя творчески, чем когда он живет в нем, не меняя его. Поэтому целый ряд идей, автор которых Алексей Русланович, они просто замечательные. Одна из последних, кстати, достаточно интересная. Я когда занималась инновациями, сначала сельским хозяйством, потом инновациями, мы тогда смотрели вместе со Степаном Ронзиным такую историю, как производство молокоматов.   Это такой аппарат по типу для торговли газированной водой, только торгуют свежим молоком прямо с фермы.   Был даже момент, когда с этим аппаратом Ронзин выиграл первый этап конкурса «Старт», и получил миллион рублей.   Ну знаете, это вот ?????? (неразборчиво), «Старт». На сегодняшний день мы   первый такой аппарат, и надо сказать, пробил все препоны и рогатки как раз Алексей Русланович Ковыев, поставили в Универсаме. Если хотите, в рамках нашего общего тренда по прямым поставкам, это прямые поставки от коровы.    

Неоднократно я в блогосфере вижу «наезды» на магазин, и зачастую «наезды» связаны именно с ценовой политикой. Я помню историю с алкоголем. Сразу, по-моему, десятка полтора блогеров   в течение нескольких месяцев обращали внимание на дороговизну по сравнению с аналогичными магазинами, недалеко стоящими, на дороговизну алкоголя, не знаю, чем это закончилось сейчас. И не так давно, я помню историю, на которую обратил внимание Антон Толмачев, по поводу малины, продавалась за 149 что ли рублей, а рядом с магазином стояли бабушки и продавали в три раза дешевле. Это тоже какая-то проблема, с которой вы будете справляться?  

Елена Гилязова: Знаете, выплески в виде истории с малиной… 

Но вы же ее знаете, эту историю.

Елена Гилязова: Я знаю эту историю, даже не вопрос. Сеть никогда не сможет соревноваться с бабушками. Сеть никогда не сможет торговать продуктом, который есть у бабушек. Просто технологически это невозможно. Мы не можем при своей технологии покупать по бидону ягод, фасовать ее, дать им более нежный товар, и так далее. Скажем так: это другой продукт, который можно продавать ровно таким образом. Это ниша для такого малого бизнеса, и слава богу. Что касается той малины, которую продает сеть «Семья», это экспортный вариант, европейская малина, которую мы везем, кстати, теми же прямыми поставками. И ситуация, на которую обратил внимание Антон Толмачев, она была связана с тем, что образовалась история дыры на европейском рынке: в течение двух недель были перебои с товаром, соответственно, резко взлетела цена. Тем не менее, мы в этом случае вынуждены все равно брать товар, потому что у нас есть для нее потребитель. Это «Хорека», прежде всего, которая использует эти ягоды для украшения. Она никогда не пойдет покупать у бабушек тоже по понятным причинам. Но мы не можем позволить себе оставить их без товара.    

В данном случае Антон Толмачев, Роман Попов и Антон Мелехин, условно говоря, наш звукорежиссер, просто не потребители этого товара.  

Елена Гилязова: С одной стороны, да. Я хорошо знаю Антона Толмачева, мы с ним пересекались в этой жизни несколько раз. И я могу сказать, что любые такого рода сигналы, они идут нам только в плюс. Потому что, если уж на то пошло, для меня это тоже повод «наехать» на соответствующего категорийного менеджера. Вы же понимаете, 40 тысяч наименований, и   в ряде случаев   там или сям происходят такие выплески, и для меня лучший контролер – это, безусловно, потребитель. Поэтому я буду всегда благодарна всем жалобам или всем указаниям на недостатки, которые вы видите.  

Вы председатель комитета по экономической политике и налогам. Вы были за «Газпром» или против «Газпрома», когда речь шла о льготе?

Елена Гилязова: Против.  

А почему не продавили? Ведь столько адекватного народа было «против», а льгота все равно принята?

Елена Гилязова: Я, кстати, очень активно выступала против льготы «Газпрома». Более того, в марте нам удалось отбиться от этой инициативы, потом она была внесена второй раз уже от группы депутатов, и депутатов-промышленников, у которых есть своя система договоренностей, и так далее.  

Скажите, а система ценностей у этих депутатов-промышленников она тоже своя? Потому что я пытался немножечко скоррелировать, и мне почему-то показалось, возможно,   я неправ, что те, кто пробивали «газпромовскую» льготу,   это были примерно те же самые люди, которые отменяли «Пилораму», нет?

Елена Гилязова:   Нет. Среди тех людей, кто   вносил в законопроект о льготе для «Газпрома», были там люди, к которым я отношусь   с большим пиететом. И, тем не менее, да, это весь «генералитет» нашей промышленности, который встал «под ружье». Если можно, я не буду расшифровывать более детально.   При этом, я считаю, что принятие этого   законопроекта – это безусловнейшая ошибка. Мы его приняли в первом чтении. Я понимаю, что ко второму чтению нам принесут некое соглашение, в котором будет какое-то количество объектов, которые по этому поводу построит «Газпром» на территории Пермского края. По сути дела, то, что нам предлагалось до сих пор, это и есть его инвестиционная программа, простите, он развивает свой бизнес.   Более того, в масштабах «Газпрома» льгота в полмиллиарда в этом году – это семечки. Они незаметны. Они большие   деньги в неделю тратят    на то, чтобы   разместить на телевидении рекламу о том, что «Газпром»   - это народное достояние. С точки зрения дефицита нашего бюджета. С моей точки зрения, это тоже не совсем понятное решение. И, наконец, мы же открыли «Ящик Пандоры».   Сейчас просьбы дать ту или иную льготу, они возникнут одна за другой, и у нас, честно говоря, не будет оснований для того, чтобы отказывать в этой льготе, если мы разрешили «Газпрому».  

Вы «Эхо» слушаете в повседневной жизни?

Елена Гилязова: Я в повседневной жизни не очень слушаю «Эхо». Могу сказать по-другому: у меня слушают «Эхо», может быть, даже больше Москвы, чем Перми, мои сыновья, которые живут вместе со мной, поэтому я всегда в курсе, если там чего-то есть хорошее.  

Вы в данном случае ведь в курсе всех этих историй про Навального, про «Кировлес»…

Елена Гилязова: Да, конечно.  

…про приезд на Ярославский вокзал, про Манежку. Можете вкратце дать оценку: у нас что-то серьезное сейчас происходит в российской политике в связи с Навальным, «Кировлес», посадили, отпустили, Москва, Манежка, прибытие на Ярославский вокзал, крики, шум, выборы мэра Москвы? Это что-то серьезное или это так, мелочи, можно внимания не обращать?

Елена Гилязова: Мне трудно ответить на этот вопрос, потому что, наверно, у меня нет однозначной позиции. Я   не очень понимаю, откуда взялось, например, это решение прокуратуры выпустить Навального до момента апелляции, и прочих разных вещей, потому что в практике у нас этого нет. Считать, что это испуг власти на основании митингов в Москве, у меня тоже нет оснований. Поэтому эту историю я понимаю не до конца. Могу сказать по-другому:   для меня предмет тревоги даже не сама ситуация с Навальным, а целый комплекс   тех вещей, которые происходят в стране. И даже если вы посмотрите те законы, которые Государственная дума   принимала за последние время, мы в ряде случаев вслед за ней, это в основном законы, запрещающие или наказывающие за что-то. Возвращаясь к той тусовке в университете, про которую мы говорили, мне периодически становится страшно: не начинаем ли мы сползать туда, обратно, в ту самую историю, когда у всего есть единственно правильное мнение -   решение слова.   Была какая-то там фраза в телевизоре, когда цитировали Владимира Владимировича Путина о том, что у нас появится единственно верное понимание истории нашей страны, это,   наверное, самое страшное, что может появиться. Потому что я хорошо помню то время, когда все знали, как надо думать, когда все знали, что можно   говорить. И расхожая фраза, всем хорошо известная, я могу не разделять чье-либо мнение,   я могу не быть сторонником Навального, но я готова отдать жизнь за то, чтобы он мог абсолютно спокойно выражать свою   позицию. А у нас вот даже эти мои сегодняшние слова уже могут быть   рассмотрены, как высказывание оппозиционной точки зрения.   То есть, если я думаю не так, как велено, если правительство и губернатор говорит, что льготу «Газпрому» надо дать,   а ты с этим не согласен, значит, ты оппозиционер. Но газ мне пока не отключили.  

Так ведь и не отключат, Елена Ефимовна.

Елена Гилязова: Да, это шутка.  

Я часто прошу в последние секунды: как семья, как у вас с этим,   нормально всё?

Елена Гилязова: У меня все хорошо. Я давно уже достаточно вдова. У меня два сына, четыре внучки. Старшей шесть, младшей год. Все рядом, очень весело.