Верхний баннер
16:37 | ПЯТНИЦА | 29 МАРТА 2024

$ 92.26 € 99.71

Сетка вещания

??лее ????ов??ое ве??ние

Список программ
12+

отдел продаж:

206-30-40

22:00, 19 апреля 2014

"Мы живем в стране, где надолго бывает только власть. Если что-то не в интересах власти, значит, оно будет устранено", - Борис Мильграм.

"Пятнашки" - это юбилейный проект "Эха Перми", гости которого становятся подарком радиостанции к 15-летию. Ведь в эфире они практически всё делают сами. Во-первых, гость сам выбирает темы для разговора. И говорит лишь о том, что ему интересно, о том, что его волнует и занимает. Во-вторых, в конце разговора гость обязательно называет несколько имен интересных ему людей. Кто-то из названных принимает эстафету и приходит в студию в следующем выпуске проекта. Как-то так и получаются наши "Пятнашки": кого догоним - тот "галит"!

Гость: Борис Мильграм, художественный руководитель Театра-Театра

- Итак, наши гости сами выбирают тему для разговора. И вот приходит к нам Борис Мильграм и говорит: «А мне интересно говорить о театре». Ни две темы, ни три, ни четыре… Одна – театр. А мы же все прекрасно понимаем, что у аудитории есть определенные ожидания. Ожидания того, что вы будете как-то эмоционально реагировать на то, что происходит сейчас. С «Белыми ночами», с арт-объектами, с «Текстурой», в сфере культуры вообще... А вы приходите и говорите, что сейчас вам интересен театр и только. Как так получается?

- Я ехал к вам и думал, почему я так не хочу говорить на остальные темы? Я же понимал, что будет интересовать вас, слушателей... А я – не хочу. И думаю, почему? Из политкорректности, потому что придется критиковать власть? Критика сейчас обходится дорого, а я руковожу госучреждением... Или, все-таки, есть более глубокие корни вот этого моего нежелания? Мне часто звонят из разных газет, задают вопросы. Например, про то, что хотят сносить табуретку. Страдаю ли я, плачу ли? А я не плачу, не страдаю. Спрашивают: почему меня это не трогает?

Мне кажется, один из корней этого я как-то вдруг зацепил. Когда я приехал в Пермь возглавить театр (а это было 10 лет назад, когда я взялся за театр) он тогда был в очень плохом состоянии во всех смыслах. Он плохо посещался. Все было очень плохо. Это правда. Там не было акустики, там невозможно было делать серьезные спектакли. Вот тогда были невероятные планы по реальной переделке театра, его изменению. Сделать так, чтобы театр по-настоящему находился на театральной карте страны, а лучше - мира, чтобы были разнообразные спектакли, чтобы публика переполняла зал. Чтобы зал был не таким холодным, каким он был 10 лет назад.

Задачка была непростая. Я тогда в театр пришел вместе с Гладневым, который пришел со мной в качестве директора. Мы смело бросились эту задачу решать. Через четыре года я наткнулся на то, что театр уже в каком-то смысле переделан. Уже изменен формат зала, уже более-менее решены вопросы со звуком и светом, появилось много режиссеров, другой формат спектаклей.

Залы еще были не переполненными, еще были проблемы со зрителем, потому что новая публика еще только формировалась. И вот тогда я объявил в каком-то интервью, что, собственно, свою задачку выполнил. Но чтобы дальше развивать театр, чтобы публика реально изменилась, чтобы театр стал новостью, чтобы ожидали каждую премьеру – нужно поменять площадь вокруг театра, эспланаду вокруг площади и город вокруг эспланады. Надо, чтобы изменились люди, изменилось их отношение к тому, что их окружает. Это заявление стоило мне того, что я ушел из театра на 4 года. Сначала я был министром культуры, потом зампедом правительства…

Но, потом, когда я ушел из правительства, меня снова пригласили в театр. И в те почти два года, которые я снова провел в театре, оказалось, что театр практически преодолел почти все проблемы. Залы переполнены, театр замечательный. В прошлом году средняя заполняемость зала составила 95,5%. Небывалый процент. Даже страшно произносить такие цифры, потому что такого просто не бывает. В ноябре заполняемость была 97%. Сплошные аншлаги. Причем, это суммарная посещаемость на большой и на малой сцене. На некоторые спектакли невозможно купить билеты. А площадь перед театром… Пока там все очень плохо, но мы стали независимыми от этого. Публика поменялась. И то, что сейчас поменялась культурная политика, что всего стало меньше – от этого театр только выиграл. Ну а где провести время, достойное тебя, если ты достойный человек? Если тебе интересны изысканные, сильные впечатления, куда идти? В оперный, к Курентзису, в наш театр. Последнее там осталось – выставка в музее современного искусства... Ну а куда еще? Что делать? Выбор сильно ограничился. Поскольку у меня еще есть программа развития театра, я понимаю, чем еще заниматься, что апогея мы еще не достигли, то интересы у меня сейчас только на территории театра.

- Смотрите, вот радиостанция «Эхо Перми». Мы тоже независимы, мы можем говорить на свободные темы, мы сами себя кормим…

– Мы зависимы.

- Когда я говорю, что мы независимости, понятно, о чем я говорю, да? Все мы от чего-нибудь зависим – от настроения, погоды… Но мы можем говорить свободно. Это же не значит, что меня не волнуют шаги по ограничению свободы слова, которые происходят за пределами моей компании. Потому, что я понимаю, что теоретически, рано или поздно, эти ручки могут дотянуться и до нас. И когда мы говорим о настоящем вашего любимого театра сегодня, неужели нет опасения, страха, что эти самые руки, которые сегодня легли на «Белые ночи», арт-объекты, Музей современного искусства и т.д., рано или поздно доберутся и до вас?

– Понимаете, у меня нет страха. Не потому, что этого не будет. Это будет. Но у меня нет страха. И вот почему. Во-первых, Пермь прожила очень счастливый период. Это был момент абсолютного моего счастья. Мы делали свой проект. Я думаю, что люди будут вспоминать, писать книги. По этому поводу уже написаны какие-то книги. Нам была дана возможность попробовать – можно ли менять жизнь людей, и это было большим счастьем. И то, что мы попробовали, то, что у нас получилось – это подарок. А как можно относиться к бонусам? Сегодня они есть, завтра их нет...

Мы живем в стране, где надолго бывает только власть. Этому должно быть подчинено все. Если что-то не в интересах власти, значит, оно будет устранено. К сожалению, в нашей стране интересы одного, отдельно взятого человека никогда не являлись ценностью. В течение какого-то периода это стало ценностью, и это было большим счастьем. Мы попробовали – оказалось, можно. Оказалось, могут меняться лица, глаза. Может меняться самоощущение человека. А дальше всё… Закончилось. Ну… спасибо, что было! Это мое отношение к происходящему – спасибо, что было.

Вы говорите, что могут добраться до театра. Могут. Нам уменьшают субсидирование, до нас уже добираются разными путями. Но сейчас у театра невероятно оптимистичный, радостный момент. И надо радоваться этому моменту, а не бояться, что будет хуже. Будет хуже, но не надо этого бояться. Будет хуже. Когда очень хорошо, дальше может быть только хуже. Не может же быть всегда хорошо. Надо благодарить Бога за то, что сейчас хорошо. Раз нет других возможностей, с легкостью расставаться с тем, что ты сделал. Ведь то, что ты сделал, никогда тебе не принадлежит, тем более что ты это делаешь за государственные деньги.

- А кому это принадлежит?

– Это принадлежит... всем! Если это является ценностью всех, все должны захотеть это защитить. Я ни в коем случае не призываю к восстанию или к революции. Собрать деньги, просить начальство… Не знаю как, неважно, как это будет сделано. Если это являлось ценностью, пока это было, пока это оплачивалось... А как только финансирование прекращается, мы недовольны, но не готовы собою закрыть это, восполнить, значит, это не было реальной ценностью.

Вы помните фильм «Кавказская пленница»? Они там стояли у пивного ларька, передавали кружки с пивом. И стоял Вицын уже невменяемый, и ему, как будто сверху – раз кружка, а потом – раз, забрали. Ну, нет и нет. Ну, был подарок, теперь нету, значит, обойдемся без этого. Если в нашем случае так, то чего об этом жалеть? Не надо. Надо благодарить всех, от кого это зависело. Надо быть довольным тем, что была дана такая возможность.

- Разве нет какого-то чувства из-за того, что сам не смог, не сделал, не успел…

 – У меня есть чувство гордости, что я смог. (смеются)

- Ладно, ваш стакан наполовину полон, я поняла.

– Да, понимаете. Я смог, у меня хватило смелости, я звал к себе в партнеры людей, круче, чем я. Я вместе с этими людьми делал одно дело. Меня спрашивают: «А в чем были ваши ошибки?». Я отвечаю: «Ни в чем». У меня не было ошибок. То, что мы сделали, настолько грандиозно, что если кто-то хочет найти эти ошибки, их видит, хорошо, я готов с этим согласиться. Но у меня лично ошибок не было. В этом великое счастье.

А то, что происходит сейчас – это печально, грустно. Но когда у тебя есть великое дело в театре, стоит ли предаваться печали? Ну, убрали арт-объекты, никто их не защитил – ну, значит, не надо было. Уберут табуретку. Жалко. Это произведение искусства, это большое достояние. Но, если никто не защитит… Закроют Музей современного искусства. Супер-жалко, потому что это была основа, на которой двигалась эта политика. Вот эту основу хотят убрать. Очень жалко. Невероятно жалко. Но что теперь делать? Дальше – не знаю, что они еще сделают. Ну, сделают какой-нибудь ужас… Снесут речной вокзал и снова построят, туда перевезут коллекцию Галереи. Ну, как-бы, погубят еще одно дело. Дальше... не знаю... совсем не дают работать Театру-Театру, потом уедет Курентзис… Так и будет. Если эта политика будет продолжаться, это будет нормальным. Это же их политика. Ей никто не противостоит. Пока. Все принимают.

«Белые ночи» - это проект, с которым можно попрощаться, потому что сам подход неправильный. Нельзя выбирать концепцию. Можно выбирать лидера, арт-директора – как угодно назовите того, кто умеет это делать. Выбирать не на территории Перми, а, как минимум, на территории страны, а лучше – мира. А если это серьезный, месячный проект, который набирает миллион посещений в месяц, нельзя выбирать концепцию. Ну что такое!? Одна концепция от другой отличается чем? Тем, что этот приглашает один ансамбль, а тот – другой? Ну и так далее. Все это – абсолютная ерунда! Получиться не может. Точка.

- Вы говорили о том, что неинтересно, не трогает, оставляет равнодушным. А сейчас говорите - жалко.

– Ну как, жалко... Я могу встать на позицию налогоплательщика. Я себя не ощущаю таковым, хотя плачу налоги. С позиции налогоплательщика, то, что происходило зимой… Деньги были потрачены, но лучше бы их не тратили. Лучше бы отдали это ТЮЗу или Театру кукол, у них там огромный дефицит средств, не на что ставить спектакли. Это было бы полезнее, на мой взгляд. Лучше бы не тратили деньги, а отдали их учреждениям, которые понимают… У нас очень сильные учреждения культуры. Они за эти годы по-настоящему окрепли. Они понимают, что делают, у них есть политика. А когда министерство сегодня не приращивает ресурс, когда оно зафиксировала ресурс и говорит, что больше не будет, что будет только перераспределять – это ущербная политика, которая приведет к краху, уничтожит учреждения. Полезнее было бы отдать все учреждениям, иначе это будут плохо потраченные деньги.

Та политика, которая была, отличалась тем, что она была развивающей политикой. Там правильно тратились деньги. Там все было эффективно. У всех денег был эффект. Сейчас эффект денег отсутствует. Он переформатирован – нужно, чтобы никто не шумел, чтобы все были лояльными. Такая стагнация. Но зачем тогда делать «Белые ночи»? Чтобы все были лояльными? Но это вызовет… не знаю, не знаю. Дальше не обсуждаю. Это неинтересно. Правда, неинтересно. Не грущу.

- Потому что у вас есть дело?

– Да. Пока у меня есть дело, и я понимаю, как его делать. У меня есть замысли на несколько лет, как минимум. Я понимаю, куда двигаться, и мне это очень интересно. Всегда хочется дойти до какого-то пика.

Сейчас есть серьезное мощное движение, связанное с реконструкцией. Сегодня театр неплохо оснащен технически. Вывести на «Золотую маску» «Алые паруса» было очень сложно, потому что такое оборудование есть у трех-четырех театров. С ними договориться было крайне сложно. То, что мы собираемся сделать на следующей стадии реконструкции – нижнюю механику – это вообще уникально. Такого нет ни у кого. Я думаю, что весь театральный мир будет к нам приезжать, чтобы посмотреть, как это работает. Под новое оборудование есть замысел спектакля, я уже год как разрабатываю этот спектакль. Это оборудование, я надеюсь, будет использоваться долго и по-разному, поскольку оно дает возможность для фантазий театрального художника и режиссера. Меня это куражит, потому что этого еще никто не сделал. Вообще то, чего никто не сделал, мне интереснее всего.

- Да, наверное способность испытывать этот самый кураж, находясь в настоящем моменте, может быть, она вообще отличает людей творческих, а, может, это ваша личная особенность – не думать о том, что будет завтра...

– Я думаю о том, что будет завтра. Меня очень беспокоит то, что происходит в стране, как любого человека. У меня много детей, и я думаю об их будущем. Но как только я начну думать о том, что завтра злобное министерство культуры отберет у меня возможность заниматься театром, это парализует меня сегодняшнего. Я же сразу остановлюсь. Мне станет скучно, неинтересно, и я буду создавать условия для того, чтобы они все это уничтожили.

Что можно было делать на большой территории, я делал на большой территории. Что можно делать на гораздо меньшей территории, на территории театра... Я все равно вижу эту территорию как огромную.

- Вот мы не раз уже сказали: «То, что мы сделали...», имея в виду театр. А что вы сделали?

– Мы действительно сделали. Вот в этом году мы выступили на «Маске». Кстати, очень удачно. Потом я какое-то время провел на «Маске». На театр ведь можно посмотреть с разных сторон.

Когда я приехал, сначала была реконструкция, и вся программа началась в 2005 году. Тогда, в мае, приехали критики. Они были потрясены, потому, что они знали этот театр раньше, они знали меня по московской жизни. Они не верили, что здесь театр хороший, что здесь хорошие артисты. Они меня спрашивали, с кем я буду тут что-то делать? И вот они приехали. Тот же самый театр, те же самые артисты, но все не так. Они были потрясены. Вместе с тем, эти же люди, которые восторгались и пели дифирамбы... Когда мы сделали «Варваров», председатель экспертного совета на «Маске», не решилась их взять. Потом был еще спектакль, еще… Потом был «Доктор Живаго». А музыкальное жюри, которое приехало, Лариса Барыкина, из Екатеринбурга, вроде бы свой человек… Она говорила: «Да вы не умеете петь, мы вас не возьмем». Здесь мы это не умеем, здесь это, здесь мы никак не решимся, здесь мы не можем. А я приезжал на Москву и понимал – у нас круче спектакли, но нас почему-то не берут! И в какой-то момент нас с «Жизнью человека» как-то вот взяли в «Эксперимент». И дальше - «Алые паруса», «Географ».

На следующий год мы выставляем три спектакля. Мы не знаем, что возьмут, мы догадываемся. Один они уже видели, говорят – да-да-да, этот будет точно. Два других они еще е видели – это «Пиковая дама» и «Согласный – несогласный».

- А спектакль, по которому уже покивали – это…?

– Это «Восемь женщин». Музыкальное жюри просто в восторге, и сейчас они говорят, что их поражает музыкальная культура. Понимаете? Надо сказать, что там эксперты сменились. Другой председатель. Но Лариса Барыкина как председатель экспертов «Маски» по музыкальному театру в позапрошлом году взяла «Алые паруса». Я спросил: «Мы что, научились петь?» Она сказала: «Здесь неважно, как вы поете. Это так сделано, что неважно». Сейчас пришли другие люди и говорят, что поражает музыкальная культура. То есть уходит предвзятость. Мы завоевали другое место на театральной карте страны.

- Вам все время говорили: это не получится, это не выйдет, это не ваше, зачем вы сюда полезли. А вы все равно лезли?

– Да, да. И у нас получилось. Сегодня можно сказать точно – у нас получилось. Я провел какое-то время на «Маске» и понял, что с нами не могут не считаться. Если мы говорим, что хотим показать вот этот спектакль, то к нам обязательно приедут, к нам отнесутся очень серьезно, потому что мы делаем качественную продукцию Она может больше нравиться, меньше, но это абсолютно качественная продукция. Мы понимаем, что мы делаем. Мы понимаем, как взять спектакль, как привезти, как расположить, как его сыграть. Это важно.

Мало того, что мы художественно обустроены, мы обустроены менеджерски. Нам удалось занять место на театральной карте России. Мы встали в ряд с Новосибирским театром, с Ярославлем – среди провинциальных театров, немосковских. Новосибирск, Ярославль, Пермь – это три города, с которыми невозможно не считаться. Оперный театр, Театр-Театр, театр «У Моста» – он был, сейчас какие-то паузы, уверен, что он вернется, не знаю, что там происходит... Мы достигли другого уровня. Главное – мы перестали быть драмтеатром. Мы стали театром универсальным, где жанровость очень подвинута.

Вот, «Восемь женщин». Сегодня разговаривал с Пичкалевым, который к нам пришел. Он сказал: «Как, разве это музыкальный спектакль? По-моему, он драматический». Эта грань у нас сегодня сильно подвинута. В театре есть хореографические спектакли - один выпустили, другой репетируем. Один почти кукольный спектакль «Сказка, которая не была написана» у нас идет. Теперь это такой универсальный, многополярный театр. Мне вообще кажется, что удерживать одну какую-то форму – это сегодня не очень интересно и не очень эффективно. Восприятие современных людей требует разнообразия.

Мы сформироали серьезную музыкальную часть театра. У нас большой оркестр. Если пять лет назад мы ходили, просили оперный театр и Тверитинова, чтобы они дали нам на спектакль оркестр, то теперь у нас есть свой. Некоторых музыкантов мы пока делим с Губернским оркестром, но свой почти сформирован.

У всех наших актеров, которые заняты в музыкальных спектаклях, каждый день вокальные занятия. Все серьезно. Это перестало быть случайным процессом. У нас балетный станок, занятия вокалом. Это обязательно, для наших драматических актеров, занятых в музыкальных спектаклях.

- Я понимаю ваше желание как творца, как демиурга (ведь вы, по сути, создаёте новый мир) размыть жанровые границы. Насколько чувствуется встречное движение артистов, которые с вами работают? Насколько они хотят того же самого?

– По-разному. Если у актера есть роль – он счастлив. Это особый склад ума. Актеру роль дороже денег. Хотя, у нас актеры неплохо получают, но они больше заинтересованы в ролях, нежели в деньгах. И когда этого не случается, некоторые ведут себя как-то по-другому.

У нас был конкурс-капустник, где небольшая группа актеров выступила очень злобно, осуждая драмтеатр из-за того, что там ставятся музыкальные спектакли. В центре этого был актер Дмитрий Васёв, который участвует во всех музыкальных спектаклях. И, вообще, лучшее, что он сделал в театре, он сделал в музыкальных спектаклях. Но в предстоящем большом музыкальном спектакле, который рок-н-рольный, совсем молодежный, у Васёва будет роль, но не главная, где-то в ансамблях. Видимо, это его и побудило. Иначе непонятно, как можно рубить то, на чем ты сидишь.

На самом деле, у нас в театре очень спокойно. Актеры работают очень хорошо. Сейчас Никита Гриншпун, который выпускал «Пиковую даму»… Я бы сбежал оттуда. Не знаю, как они выдерживали. Они репетировали до трех часов ночи, сутками. Причем, в массовке Барашкова и Сырчикова – ведущие актрисы, которые носят эту старую графиню на руках. Я ходил в зал – они ее носят, и носят, и носят… Я бы не выдержал. А они все это делают. Актеры замечательные.

Причем все эти годы была установка: ты имеешь право высказываться, где хочешь, в какой угодно форме, ты имеешь право отказаться от роли (от массовки нет, от главной ролик можешь). Прав было очень много. И после это капустника я впервые, собрав артистов, сказал: «Всё. Все права внутри театра за вами. Но если хотите высказываться вовне – увольняйтесь и высказывайтесь». Потому что это было нормой для всех вчера. Сегодня норма для всех – быть лояльным. Если ты высказываешься плохо о своем учреждении, значит, учреждением плохо руководят, значит, надо отобрать у него деньги, как-то наказать и так далее. Сейчас везде такой тренд – чтобы люди не высказывались. Хочешь высказаться – уволься и высказывайся. Я не хочу нести потери, чтобы театр нес потери из-за того, что ты, не принимая политику, не приходишь и не высказываешься внутри театра, а выходишь на улицу. Вчера это было правильным. Сегодня это неправильно. Всё. Точка. Это моя реакция на то, как сегодня устроен наш мир.

Дальше, о «нравится или нет». Они актеры драмы, и, по сути, они осваивают новую профессию. Кому-то тяжело, кто-то не успевает. Я никому не предлагаю уйти из театра, но у того, кто отстает, появляются некие ограничения, их не будут брать в некоторые спектакли.

Нельзя нравиться всем. Но в целом, в театре очень хороший настрой. Мне очень нравится, как работают актеры. Они могут не все суметь сегодня, но они смогут это завтра. Труппа развивается.

- Нужно ещё успеть сказать о том, что вы задумали. Вы говорите, что у вас в голове есть планы, есть образ того, что вы будете делать в ближайшие несколько лет.

– Если говорить об этом словами, будет не очень понятно. Вот когда я все это сделаю, вы придете и увидите, как минимум, грандиозную затею. Когда я говорю о реконструкции... Я тут переживал несколько стадий своего изменения.

- Вот когда вы говорите о реконструкции, вы говорите о чем? О техническом оснащении? Об артистах? О размытии границ жанра? О чем?

– Представьте себе, что очень многое пройдено. Театр оснащен технически, артисты готовы работать с разными режиссерами, у них нет голодных глаз, они готовы к эксперименту, публика ходит. Дальше-то что? И дальше я себе говорю, что если я сделаю то, что хочу с устройством сцены… Если говорить об этом на словах, будет непонятно. Те возможности, которые даст реконструкция… Вот вы когда увидели в «Алых парусах», что делают наши штанкеты, это же вызвало у вас сильное впечатление! Эти штанкеты могут все, это «умные» штанкеты. Теперь у нас будет «умный» пол. Он сможет делать невероятные вещи, он сможет подниматься, крутиться одновременно. Из-за этого можно строить другой тип декораций и устраивать невероятную динамику жизни на полу. Это очень сильный замысел. Больше такого нет ни у кого.

- А это нужно театру? Кто-то может сказать, приведя массу примеров, что можно с минимумом декораций, с тремя людьми и двумя стульями на сцене сделать все.

– Есть очень простой подход к жизни – ты не выбираешь идеи, ты выбираешь человека. Есть много достойных людей. Ты устраиваешь конкурс, подбор и говоришь: ты будешь решать этот вопрос. И дальше этот «ты» делает то, что он хочет так, чтобы это работало. Если через некоторое время выяснится, что этот, кого выбрали, не выращивает, нужно этого «ты» поменять, а не сидеть и обдумывать его идею. Он может ходить со своими идеями, высказывать их, но надо дать ему возможность их реализовать, иначе ничего не вырастет.

Поэтому обсуждать мою идею бесполезно. Она гениальна, потому что я в нее верю. Я уверен, что смогу с этим переделать мир, дать миру новую форму театра.

- Всего лишь закрутив пол?

– Ну вот видите! Вам кажется, что это всего лишь… А для меня, для возможностей театра – это невероятно. Я в это верю, и у меня получится. Мир держится на вере. Два компонента: вера и знание. Если ты веришь и знаешь, то ты побеждаешь. В этом плане у меня, в основном, получается. Не будем обсуждать, гениально это или нет. Придите и посмотрите.

Второе, что меня сегодня куражит… Вот, реконструкция. Для театра это ужас. Весь прошлый год мы все время говорили о гастролях. Все об этом мечтали. Всем провинциальным театрам нужны гастроли. Нужен обмен кровью. Нужна другая жизнь. Сейчас в этом есть нужда. Короче, нас позвали в Сочи. Позвал нас Владимир Мишарин, бывший наш знакомый, который много лет был директором екатеринбургского Дома актера и который уже 4 года директор Зимнего театра в Сочи. Я с Пичкалевым съездил к нему. Сочи производит сильное впечатление во всех смыслах. Но в Сочи теперь нужно что-то делать. Зимний театр в Сочи сталинской постройки. Очень красивый. Он годится для наших гастролей, и нам предложили 2 месяца гастролей. Это беспрецедентно – два месяца!

И мы собираемся предложить Министерству культуры. В каком смысле... Каждый год какой-то театр в России становится на реконструкцию. Каждый год какой-то театр мог бы приезжать на 2 месяца в Сочи. А государственных театров, таких больших, стационарных, очень много. Министерство культуры услышало. Сейчас губернатор Ткачев готовит письмо Мединскому по этому поводу. Нам нужны дополнительные средства. Но когда такая сильная идея, средства никогда не являются препятствием. Я уже весь живу в этом. Мне очень интересно создать двухмесячные гастроли. Может быть, это не всем понятно. Ну, гастроли и гастроли. Но это невероятная история. На сегодняшний день на гастроли выезжают только отдельные спектакли. Поехать на два месяца – это очень интересно, невероятно.

- Знаете, если бы каждый человек жил тем, что лично его куражит, мир был бы куда интереснее.

– Веселее (смеются).


Обсуждение
3284
0
В соответствии с требованиями российского законодательства, мы не публикуем комментарии, содержащие ненормативную лексику, даже в случае замены букв точками, тире и любыми иными символами. Недопустима публикация комментариев: содержащих оскорбления участников диалога или третьих лиц; разжигающих межнациональную, религиозную или иную рознь; призывающие к совершению противоправных действий; не имеющих отношения к публикации; содержащих информацию рекламного характера.