Личные воспоминания Виктора Шмырова о Викторе Астафьеве

Добрый воскресный вечер. В студии ведущая Нина Соловей. За пультом звукорежиссера – Мария Зуева. С 23 ноября по 3 декабря текущего года в Прикамье пройдут юбилейные, уже 10-е Российские гражданские «Астафьевские чтения», посвященные памяти и творчеству Виктора Петровича Астафьева, российского писателя. И весь ноябрь в рамках программы «Край читает Астафьева» в прямом эфире «Эха Перми» по воскресеньям в это время, в 18 часов, мы будем вспоминать творчество Астафьева, говорить об Астафьеве, говорить о событиях, которые будут проходить в рамках «Астафьевских чтений».

Это первая часть нашей программы. Во второй части программы мы проведем для вас радиовикторину, и те, кто смогут победить в ней, верно ответив на мои вопросы, получит билеты на ряд мероприятий, которые пройдут в рамках 10-х «Астафьевских чтений», в частности на спектакль Московского художественного театра имени Чехова, спектакль, который так и называется…

Виктор Шмыров: «Пролетный гусь».

Да, «Пролетный гусь», а также билеты на кинопоказы, на выставки, на концерт «Созвучие». В общем, на все мероприятия. Завершит нашу программу чтение отрывков из повести Астафьева «Последний поклон». Повести, которую Виктор Петрович завершил, живя в Перми ещё в 68-м году.

Вы уже услышали голос нашего первого гостя программы. Мемориальный центр «Пермь-36» в течение 10 лет проводит «Астафьевские чтения». Директор центра Виктор Александрович Шмыров сегодня гость нашей студии. Добрый вечер.

Виктор Шмыров: Добрый вечер.

Когда произошло ваше личное знакомство с человеком Виктором Петровичем Астафьевым? И откуда истоки инициативы - провести подобное событие в Перми? В общем, 10 лет уже оно проходит.

Виктор Шмыров: Сейчас вспомнить, когда впервые встретились с Виктором Петровичем... Это, видимо, было где-то начало 70-х годов. Скажем так, мы снова встретились с Виктором Петровичем Астафьевым в начале 70-х годов. Случилось так, что когда я учился в пермском университете, моим однокурсником, сокоечником по комнате в общежитии, был сын Виктора Петровича, Андрей Астафьев. Ну, как-то с самого начала мне очень близкий человек, и сейчас один из моих самых близких друзей. И однажды как-то он приехал с каникул и сказал: «Ты знаешь, что мы с тобой родственники?» Я говорю: «Какие мы с тобой родственники?» Он говорит: «Вот мама моя посчитала и выяснила, что мы с тобой родственники. Она когда-нибудь это сама объяснит». Дело в том, что я чусовлянин по рождению, Марья Семеновна Корякина тоже чусовлянка. И потом на самом деле выяснилось, что там какая-то немыслимая дальная родня. Вот как-то французы посчитали, что в каком-то поколении вообще все французы родственники. У нас нет такого количества поколений, но Чусовой – город маленький.

Скоро мы встретились. Я ездил к Андрюше, к его родителям в Вологду, тогда они жили в Вологде. Встречались в Вологде.

Потом выяснилось, что мы встречались, когда я был ребенком или подростком. Я, конечно, это ничего не помню. Марья Семеновна вспоминала: вот мы там встречались, там встречались, у этих людей, у этих людей. Ну, Чусовой – город маленький... Виктор Петрович, Марья Семеновна хорошо знали моих родителей. Меня всегда удивлял Виктор Петрович с его памятью, с его человечностью необычной и необычной такой огромной сердечной добротой, теплотой и доброй памятью. Когда он был у нас здесь, последний раз приезжал уже по нашей просьбе в Пермь, это был 1997 год, мы ходили с ним по кладбищу чусовскому на могилы его родственников. Потом он сказал: «Ведь Александр Алексеевич где-то здесь похоронен». Я был потрясен. 50 лет как не было уже моего отца в живых.

А он помнил и знал.

Виктор Шмыров: И он помнил и место, и отчество помнил отца моего. Удивительно. Я думал, что мать знает, брат, сестра, и наверно, всё. Уже, наверно, никого нет, кто помнит отчество моего отца. Виктор Петрович помнил, Марья Семеновна, оказывается, помнила. И он вспомнил, где могила. Точно показал.

Следующая история. Встречались мы с ним регулярно, не реже раза в год, на его день рождения, на день рождения Марьи Семеновны обязательно ездили то в Вологду, потом в Красноярск ездили. Иногда по каким-то другим поводам, придумывали поводы, находил поводы бывать в Красноярске. И встречались часто. И когда мы стали делать то, что сейчас стало музеем, сохранять бывший лагерь, он очень быстро об этом узнал. Я понимаю, откуда он узнал. У нас есть общий друг – Леонард Дмитриевич Постников, знаменитый в Чусовом человек. Вообще, не только в Чусовом, но и в Пермском крае. И Леонард Дмитриевич ему, видимо, написал. И я получаю от него письмо, мол, Витя, подробнее напиши, что вы там делаете. Я написал, в скором времени к нему приехал. И он так горячо поддержал эту идею. И очень много сделал, должен вам сказать. И когда мы предложили ему войти в состав совета музея, он согласился сразу же. И не был просто записным членом совета. Он нам помогал, он находил нам материал, он помогал организовывать какие-то акции, приехал по нашей просьбе в Пермь. Он очень поддерживал.

А репутация его помогала?

Виктор Шмыров: Помогала репутация, безусловно. У него у самого тяжелейшая биография. Особый разговор: Игарка была, и ссыльные места, и ссыльные края. Все в его биографии было. Поэтому он так активно взялся нам помогать. И когда его не стало, ну что мы могли сделать? Вот мы тогда решили провести гражданские чтения памяти Астафьева. Провели в Перми, собрали поклонников Виктора Петровича, приехали его друзья. Это стало системой. И как многие наши акции, это начинает расти и развиваться. До сих пор живой и развивающийся проект, который включает в себя новых и новых людей, и новые силы, и новые идеи.

В названии «Астафьевских чтений» слово «гражданский» это что-то принципиальное? Это изначально что-то означало? Это имеет отношение к самому Виктору Петровичу?

Виктор Шмыров: Да, конечно. Во-первых, давайте с другого конца. Виктор Петрович писатель, великий писатель. И будут, конечно, литературные чтения Астафьева, и будут премии Астафьева. Но мы не можем проводить литературные чтения Астафьева. Мы занимаемся другим предметом. Виктор Петрович, кроме того, что он был великим писателем, был великим гражданином. Это мало, кто знает. Но везде, где бы он ни был, где бы он ни жил, начиная от Чусового и кончая Красноярском, он везде помогал огромному количеству людей. Он выступал с огромным количеством разного рода инициатив, он не давал жить спокойно властям в тех краях, городах, где он жил.

В общем, это не тот писатель, который закрывается в своем доме и только творит в отдельном, созданном им, мире.

Виктор Шмыров: Да. Но вы, наверно, знаете, что он работал в журналистике, он начинал в газетческой работе, а потом был собкором «Юности»…

Даже на радио работал.

Виктор Шмыров: …по Сибири. Да, на радио работал. Много ездил. И это была его суть. Он не был, конечно, кабинетным человеком, хотя он очень много работал.

Это редко, когда удается сказать. Давайте я сейчас скажу, потому что я видел это много раз. Режим Виктора Петровича. Вот где бы ни были: в Вологде, в Сибле, деревня под Вологдой, в Красноярске, в Овсянке, там, где у него был последний домик возле дома его родителей... Так вот, всюду Виктор Петрович в шесть утра уже начинал работать. В шесть утра он за рабочим столом, и с утра все ходили на цыпочках, не гремели, не шумели, говорили шёпотом. Он иногда выходил из своего кабинета или из своей комнаты налить себе стакан чая, что-нибудь ещё, по дороге что-нибудь шутил, прикалывался, снова закрывался, и до обеда он не выходил. Когда его спрашивал: «Ну, что вы?» Он сказал: «Ну, так, иногда удается несколько страниц, иногда ни слова».

Но работал.

Виктор Шмыров: Но работал, да. Потом обед, после обеда обязательная прогулка или по скверу, по саду, если он в городе. Если на даче, то на речку, иногда на лодке с удочками. После чего возвращался и снова садился править и читать. И до глубокого вечера. То есть он был величайший труженик.

Виктор Александрович, такой вопрос лично-литературного характера. Есть ли то произведение у Астафьева, которое вам наиболее близко? Произведение, которое вы для себя определяете: вот это для меня главное произведение Астафьева?

Виктор Шмыров: Ну, наверно, два, и должен сказать, что я тут очень совпадаю с оценками самого Виктора Петровича. Это, прежде всего, «Ясным ли днем». Помните, такой большой рассказ об инвалиде, ветеране, которого призывают на ВТЭК, у него нет ноги? И потом они едут из Чусового в Пермь на призывной пункт, а он едет из Чусового на свою станцию. Мы знаем, какая это станция. Селянка была станция, хотя она там не названа. И, конечно, «Пастух и Пастушка». Один из великих текстов русской литературы 20-го века.

Я почему-то думала, что вы скажете «Прокляты и убиты».

Виктор Шмыров: Нет, «Прокляты и убиты» я очень высоко… Конечно, «Прокляты и убиты»… Тяжело говорить о «Проклятых и убитых». Дело в том, что многие сюжеты из «Проклятых и убитых» я слышал до того, как они были изложены на бумаге. Слушал иногда не в той редакции. Все-таки в тексте многие эпизоды, которые он рассказал, смикшированы, смягчены.

Смягчены?! Еще смягчены?

Виктор Шмыров: Да. Правда, которую он рассказывал, была более жестокая. И когда я его спросил, он говорит: «И так не верят». А тут вообще не верили, что такое могло быть! Я очень люблю «Прокляты и убиты». Но вот…

«Пастух и Пастушка».

Виктор Шмыров: …эти короткие тексты, да, «Пастух и Пастушка» и «Ясным ли днем», глубочайшие, и тот, и другой. Это не драма, это трагедия, это глубокие человеческие трагедии. Но оба текста светлые. Вы понимаете, в них есть свет, в них есть какое-то будущее, а «Прокляты и убиты» - это, конечно, просто гвозди в крышку гроба.

Если мы опять проводим параллели с «Пермью-36». Виктора Астафьева часто упрекали в том, что он говорит то, о чем лучше бы промолчать, лучше бы не говорить, это нас не красит. Даже ту же «Пастух и Пастушку» взять, где главный герой Борис умирает не героем. Он не бросается на амбразуру грудью, а умирает от тоски, по сути…

Виктор Шмыров: Да.

…от тоски в поезде. И есть история музея, который тоже, сегодня уже не так сильно, но многие упрекают в том, что об этом бы не стоило говорить, это не самое лучшее. Вот такая параллель, она случайна?

Виктор Шмыров: Я не знаю. Наверно, случайна. Есть вещи, которые, наверно, следовало бы забыть. Индивидуальная память может забыть, но коллективная память должна хранить память о тех ужасах. Вы понимаете, что ничего ужаснее в истории человечества, по сути, не было. Были еще войны, конечно, то есть была страшная Великая Отечественная или Вторая мировая война, абсолютно человеконенавистническая с позиции развязавших его гитлеровских немецких национал-социалистов. Наш музей наш посвящен репрессиям, репрессии никогда не были ведь целью политики. Они были следствием, следствием политики всеобщего подавления всего живого в стране, железного подчинения, лишения человека человечности, превращения человека в знаменитые винтики, о которых иногда говорил творец этой системы. Такого уровня всеобщей эксплуатации, которая была в то время - я говорю не о лагерях, я говорю о том, что было по другую сторону колючей проволоки - человечество не знало.

А еще я бы хотел сказать о военной тематике в творчестве Виктора Петровича Астафьева. Вот сейчас уже не вспомню, какой год, но где-то так, видимо, 76-й, может быть, 75-й, мы приехали, были у него в Сибле. Приехали, а его там нет. Марья Семеновна сказала: «Он уехал в Вешенскую. Его вызвал Шолохов». Виктор Петрович приехал из Вешенской необычно тихий, необычно немногословный, практически ничего не говорил о своих встречах с Шолоховым. Тогда мы не расспрашивали, скоро уехали, потом не заходила речь. Но спустя какое-то время появилось интервью с Шолоховым, по-моему, в «Известиях». Его спросили: «Когда у нас будет литература настоящая о войне?» Он сказал: «Вот когда была Первая Отечественная война, понадобился человек другого поколения, чтоб написать книгу о войне, Лев Николаевич Толстой. Но у нас уже есть этот человек. Такую книгу может написать Астафьев». Вот так тогда отнесся Шолохов.

Под финал нашего разговора хочется поговорить немного о связи Виктора Петровича Астафьева с пермской землей. В 45-м году он вместе со своей супругой Марьей Семеновной Корякиной оказался в Чусовом. Потом были годы жизни в Перми. Вы с ним были хорошо знакомы, когда он уже уехал отсюда. Как он вспоминал о жизни здесь? Это было не самое легкое послевоенное время.

Виктор Шмыров: Жизнь в Чусовом для них была очень тяжелая. Когда о в 97-м году он уезжал, мы его провожали, в Екатеринбург увозили, и там в аэропорту он сказал: «Спасибо вам. Вот я, наконец-то, первый раз из Чусового уехал без тяжести на душе. Я ему все простил». Вот его отношение к Чусовому.

Несмотря на то, что, как писатель, он начал здесь.

Виктор Шмыров: Начал здесь. Но была очень тяжелая жизнь. Ну, молодой парень, инвалид, который не может толком заработать. Мимоходом проскакивали страшные слова у него. Опять же, вот одна из этих фраз... Я ему предложил съездить на любимое место рыбалки под Чусовым у Ивана Яковлевича, он сказал: «Видите, я ведь не был никогда охотником-спортсменом. Я не Аксаков и не Тютчев. Я за мясом ходил в лес. Я не мог купить мясо».

Приходилось, это не увлечение.

Виктор Шмыров: Да, я мог настрелять рябчиков и тогда я мог кормить семью. Умерла первая дочь, Лидочка, названа в честь его рано погибшей мамы Лидии Ильиничны. Всё это страшная история...

А их жизнь в Перми с 62-го года на улице Ленина. Тут уже другое ведь время?

Виктор Шмыров: Это был самый, наверно, счастливый период в их жизни, когда он уже вернулся из Литинститута, с литкурсов, появилось признание, появились деньги, появилась свобода какая-то, экономическая независимость. Огромное количество друзей. Вот их дача в Быковке - это была дача, в которой собирались писатели, журналисты, художники, огромное количество людей всегда вокруг него роилось. Это был самый, наверно, счастливый период жизни, но кончился он вообще очень тяжело, и это мало, кто помнит. Всем пермякам надо знать. Я не помню сейчас, извините, фамилию редактора «Молодой гвардии», который взял у него интервью о Павле Корчагине. Он там такое сказал, а этот редактор опубликовал. Редактора - с работы, из партии... А Виктор Петрович попал в такие ножницы, что стал искать, куда бы из Перми уехать. И в то время ближайшие его коллеги по цеху Белов, Викулов и прочие, вологжане, они его уговорили уехать в Вологду из Перми, где ему стало просто тяжело жить после того, как он сказал, что место подвигу в этой стране есть всегда.

Спасибо, Виктор Александрович, за ваши воспоминания.